ИЛЬЯ СЕЛЬВИНСКИЙ (1899-1968). Красноармеец, юнга, грузчик, репортёр, актёр театра, борец, сварщик, журналист, преподаватель Литературного института. Уже с первых произведений («Улялаевщина» 1927, «Командарм 2» 1928, «Пушторг» 1928) стал предметом издёвок, проработок, моральных экзекуций партийной критики. В 1941-1945 – на фронте (батальонный комиссар, подполковник). В 1942 написал получившее всеобщее признание стихотворение «Россия» («Убить Россию – это значит отнять надежду у Земли»).Но в 1943 члены Оргбюро ЦК ВКП(б) увидели в «России иное: «Сама как русская природа, душа народа моего – она пригреет и урода, как птицу выходит его». Уже во время допроса поэт понял, что они все увидели в образе юродивого – облик Сталина... Сам вождь сказал, что с Сельвинским надо «обращаться бережно – его очень любили Троцкий и Бухарин» и посоветовал «спасти человека». Совет принялись исполнять буквально: с 1946 его не печатали журналы Ленинграда, в 1947 его имя добавили к опальным Ахматовой и Зощенко, в 1949 его поэзию объявили космополитической и антипартийной. Поэт и егопоэзия блокированы. Каждую ночь он ждёт ареста. Печатать начали только после смерти Сталина. Но не всё...
ТАЙНА ПАРИЖА
Париж красив. Но ведь красив и Рим.
Он весел. Но – оживлена и Вена.
З что же мы его боготворим,
Уж если признаваться откровенно?
Где то волшебное зерно,
Что нашу братию влечёт в нему так мощно?
В Париже можно всё, что и запрещено,
В Москве же всё запрещено, что можно.
(1937)
Нет! опаснее! вещи!
Чем так называемый ум:
Он всегда раздражается, вечно
Подымает в народе шум.
К чему ж бюрократической касте
Такому кадить выдвиженцу?
Россия при всякой власти
Истребляет свою интеллигенцию.
(1949)
Куда ни пойду – преграда,
Где ни ступлю – запрет.
Сердце возьмите! – «Не надо».
Душу мою! – «Нет».
Но есть в ядах лекарство:
Мы горечь поэзии пьём.
А скучно, когда государство
Идёт на дуэль с муравьём.
Но Время на лире играет,
Лиризму неведом крах:
Правительство отмирают,
Поэты живут в веках.
(1952)
Был у меня гвоздевой быт:
Бывал по шляпку я забит,
А то ещё так бывало –
Меня клещами отрывало.
Но, сокрушаясь о гвозде,
Я не был винтиком нигде.
(1960)
Империи были с орлами,
Теперь обходятся без.
Где ты, красный парламент,
Свободных дискуссий блеск?
Сменил их чёрный порох,
Съела седая ложь,
Царят пауки, о которых
У Маркса не прочтёшь.
Для них молочные реки,
Для них кисель-берега.
Огрехи? Чихать на огрехи!
Была бы на курке рука.
(А Русь, в поту перемыта,
Влачит немое житьё).
Коммуна не пирамида:
Рабам не построить её.
(1963)
Мы ликуем: техника у нас,
Трактора, комбайны, самолёты;
Что ни день, то новые подсчёты
Громогласно объявляет ТАСС.
Но хоть дело во, брат! На большой!
Веры нет железной истерии...
Чёрта ли мне в вашей индустрии –
Что вы сделали с моей душой?!
(1948)
О, милая моя среда,
Где терпят и не плачут,
Где гений вспыхнет иногда,
Но ничего не значит,
Где быть властительницей дум
Имеет право тупость,
Где трусость выдают за ум,
А прямоту – за глупость
(1952)
БАЛЛАДА XX ВЕКА
Над кладбищем алмазная звезда.
Под нею спят могилки в три ряда.
И сторож путь нашаривает палкой
И шамкает кургашкам средь травы:
– Вы реабилитированы, Галкин!
Шмидт, реабилитированы вы!
(1956)
Как я устал от вожаков,
От их тупого лицемерья,
Что мёдом смазывают перья
Строча декреты для веков...
А мы средь этих декораций
Живём в идейных погребах,
Мечтаем наспех, мыслим вкратце,
Поём с фальшивкой на губах.
И оттого в России сплошь
Ума на тупость переплавка.
Уж лучше бы прямая ложь,
Чем эта наша полуправда.
(1961)
ТАЙНА ПАРИЖА
Париж красив. Но ведь красив и Рим.
Он весел. Но – оживлена и Вена.
З что же мы его боготворим,
Уж если признаваться откровенно?
Где то волшебное зерно,
Что нашу братию влечёт в нему так мощно?
В Париже можно всё, что и запрещено,
В Москве же всё запрещено, что можно.
(1937)
Нет! опаснее! вещи!
Чем так называемый ум:
Он всегда раздражается, вечно
Подымает в народе шум.
К чему ж бюрократической касте
Такому кадить выдвиженцу?
Россия при всякой власти
Истребляет свою интеллигенцию.
(1949)
Куда ни пойду – преграда,
Где ни ступлю – запрет.
Сердце возьмите! – «Не надо».
Душу мою! – «Нет».
Но есть в ядах лекарство:
Мы горечь поэзии пьём.
А скучно, когда государство
Идёт на дуэль с муравьём.
Но Время на лире играет,
Лиризму неведом крах:
Правительство отмирают,
Поэты живут в веках.
(1952)
Был у меня гвоздевой быт:
Бывал по шляпку я забит,
А то ещё так бывало –
Меня клещами отрывало.
Но, сокрушаясь о гвозде,
Я не был винтиком нигде.
(1960)
Империи были с орлами,
Теперь обходятся без.
Где ты, красный парламент,
Свободных дискуссий блеск?
Сменил их чёрный порох,
Съела седая ложь,
Царят пауки, о которых
У Маркса не прочтёшь.
Для них молочные реки,
Для них кисель-берега.
Огрехи? Чихать на огрехи!
Была бы на курке рука.
(А Русь, в поту перемыта,
Влачит немое житьё).
Коммуна не пирамида:
Рабам не построить её.
(1963)
Мы ликуем: техника у нас,
Трактора, комбайны, самолёты;
Что ни день, то новые подсчёты
Громогласно объявляет ТАСС.
Но хоть дело во, брат! На большой!
Веры нет железной истерии...
Чёрта ли мне в вашей индустрии –
Что вы сделали с моей душой?!
(1948)
О, милая моя среда,
Где терпят и не плачут,
Где гений вспыхнет иногда,
Но ничего не значит,
Где быть властительницей дум
Имеет право тупость,
Где трусость выдают за ум,
А прямоту – за глупость
(1952)
БАЛЛАДА XX ВЕКА
Над кладбищем алмазная звезда.
Под нею спят могилки в три ряда.
И сторож путь нашаривает палкой
И шамкает кургашкам средь травы:
– Вы реабилитированы, Галкин!
Шмидт, реабилитированы вы!
(1956)
Как я устал от вожаков,
От их тупого лицемерья,
Что мёдом смазывают перья
Строча декреты для веков...
А мы средь этих декораций
Живём в идейных погребах,
Мечтаем наспех, мыслим вкратце,
Поём с фальшивкой на губах.
И оттого в России сплошь
Ума на тупость переплавка.
Уж лучше бы прямая ложь,
Чем эта наша полуправда.
(1961)